Главная страница | E-mail

Коммуна Сорокина

 В ходе революционного переворота возникали социаль­ные конструкции, которые хотя и были весьма характерны для переходного времени, но не могут рассматриваться в виде зародышевых ячеек будущего коммунистического строя. Попробуем на примере ставшей знаменитой "коммуны Сорокина" понять, в чем заключается своеобразие таких организаций.

 Эта коммуна представляет собой образцовый пример организации, структурированной на началах авторитарной дисциплины, антифеминизма и гомосексуальных связей и не являющейся специфически коммунистической.

 Молодой рабочий Сорокин, работавший на паровой мель­нице на Северном Кавказе, прочитал в газетах об "Авто­строе" — строительстве самого большого автомобильного завода в Советском Союзе. У него возникло желание рабо­тать на этом строительстве. Во время учебы на технических курсах в соседнем городе Сорокин организовал из сокурсни­ков ударную бригаду. По окончании курсов все сорок два выпускника, заразившись энтузиазмом Сорокина, завербо­вались на "Автострой", куда и прибыли 18 мая 1930 г. Под руководством Сорокина двадцать два молодых рабочих со­здали трудовую коммуну. Каждый отдавал свой заработок в общую кассу, из которой финансировались все расходы. Никому из участников этой типично молодежной коммуны не было больше двадцати двух лет.

 Молодой энтузиазм, с которым коммунары принялись за работу, их честолюбие и неутомимость уже вскоре начали действовать на нервы другим рабочим. К ним придирался и директор, гоняя добровольцев по разным объектам строй­площадки, вместо того, чтобы, как они желали, использовать их всех вместе на одном участке. В конце концов Сорокину удалось добиться смещения директора.

 Его преемник относился к коммуне с большим понима­нием. Сразу же после назначения нового директора комму­нары попросили поставить их на особенно трудный участок, где план выполнялся только на 30 %. Надо было осушать болото. Из коммуны вышли четверо ее членов, в том числе единственная женщина, входившая в коллектив. Они не выдержали нагрузок. Оставшиеся же восемнадцать сплоти­лись в крепкую группу, для которой борьба была радостью. Они работали как одержимые. В коммуне установили желез­ную дисциплину. Коммунары решили даже изгонять из своих рядов каждого, кто отсутствовал на работе более двух часов. И действительно, один из проштрафившихся членов коммуны был безжалостно исключен, несмотря на то, что его любили все товарищи.

 Вскоре план был выполнен на 200 %. Слава коммуны Сорокина распространилась по всему заводу. Теперь комму­наров уже без просьбы систематически ставили на все труд­ные участки. Они повсюду увлекали рабочих за собой. Слу­чалось, что коммунары трудились по 20 часов в сутки. Эта напряженная деятельность крепко связывала их друг с дру­гом. Им удалось обзавестись двумя палатками, где коммуна­ры вместе жили и питались. Так трудовая коммуна превра­тилась в полную коммуну. Их пример оказал зажигательное воздействие. Когда Сорокин со своими товарищами прибыл на строительство, там было 68 ударных бригад, в которых трудился 1 691 ударник, коммуны же, кроме Сорокинской, не было ни одной. Через полгода существовало уже 253 ударные бригады и 7 коммун, а весной 1931 г. численность ударных бригад дошла до 339, ударников — до 7023, а коммун — до 13. Заслуги бригадира Сорокина были отмече­ны орденом Красного Знамени.

 Эти коммуны напоминают нам о коллективистских груп­пах в некоторых отделениях Союза красных фронтовиков в Германии (организация рабочей самообороны, руководимая компартией Германии и действовавшая в 1924 — 1933 гг. — Прим. пер.). Хотя исключение женщин не характеризует коммуну как образец будущих коммунистических коллекти­вов. Ее структура чужда психологической структуре среднего человека. Героические требования, которые коммунары предъявляли к себе и своим друзьям, несомненно, необхо­димы для трудной борьбы в переходное время, но они, безусловно, непригодны при выработке перспективных взглядов на процесс образования коммун. (Необходимо раз­личать коммуны, возникающие под действием крайней не­обходимости, как это бывало среди ударников, и такие, которые создаются на основе обычных жизненных потреб­ностей.)

 Развитию многих коммун в Советском Союзе был свой­ствен именно переходный характер. Совместный труд и совместно переносимые трудности становились краеуголь­ным камнем таких коллективов на заводе, в колхозе или армии. Ударники так же привыкали друг к другу, как это происходит с солдатами в окопах. Именно примитивность жизни затушевывала различие между элементами своеобра­зия.

 Трудовой коллектив становился коллективом в полном смысле этого слова, если к совместному труду прибавлялось и общее жилье. Но такой коллектив еще не является подлин­ной коммуной, так как в общую кассу вносится только часть индивидуального заработка. В некоторых коллективах все, независимо от величины заработка, делают одинаковый взнос "в общий котел". Есть и другие правила, согласно которым все члены коллектива платят минимальный взнос и сверх того определенные проценты со своих доходов.

 В "полных коммунах" дело обстоит по-другому. Комму­нары берут на себя обязательство отчислять в кассу коммуны весь свой заработок. Полная коммуна рассматривается как "высшая форма совместной жизни людей". Однако при создании таких полных коммун оказалось, что отсутствие внимания к вопросам структуры коллектива и личности привело к появлению авторитарных форм связи, характери­зующихся известной долей принуждения.

 В Государственной библиотеке в Москве сложилась пол­ная коммуна, в которой всем коммунарам предоставлялись одинаковые пальто, обувь и даже нижнее белье. Если кто-нибудь из коммунаров хотел носить собственное пальто и белье, это осуждалось как проявление "мещанства". Личной жизни не было вовсе. Было запрещено, например, поддер­живать более тесную дружбу с каким-либо одним из комму­наров. Любовь же считалась чем-то предосудительным. Если замечали, что девушка находила особое удовольствие от общения с одним коммунаром, их обоих клеймили на засе­дании как "разрушителей коммунистической этики". Про­существовав недолго, по свидетельству Менерта[23], коммуна распалась.

 Если коммуну одобряют в качестве "будущей формы семьи", будущей единицы общества, если есть намерение сохранять и поддерживать ее, то особенно важно вниматель­но проследить за ошибочными тенденциями в развитии таких коммун. Любая странность, противоречащая природе человека и его потребностям, любого рода авторитарное, моральное или этическое регулирование жизни должны ее разрушить. Основная проблема заключается в том, каким образом должна была бы развиваться коммуна, если бы она была основана на естественных, а не моральных условиях.

 В качестве примера того, как противоречие между струк­турой и формой существования может обостриться до гроте­ска, стоит привести коммуну Горной академии в Москве. Там было решено планировать не только расходы своих членов, но и их время. Был составлен график, по свидетель­ству Менерта, выглядевший следующим образом:

 Коммуна завода АМО на основе длительных и тщатель­ных наблюдений подготовила даже следующий статистиче­ский материал о том, как каждый коммунар использует 24 часа (средние данные):

 Перед нами случай одержимости статистикой. Такие явления носят явно выраженный патологический характер, будучи симптомами невроза принуждения, возникающего в условиях "обязаловки", против чего должно было бунтовать все существо коммунара. Вывод, который следует сделать из такой ситуации, принадлежит не Менерту, вообще ставяще­му под вопрос возможность организации жизни на коллек­тивистских началах. Он заключается в следующем: придер­живаясь коллективистских форм жизни, необходимо найти путь, к которому структура психологии человека может при­способить эти формы.

 До тех пор пока мысли и чувства коммунаров противо­речат коллективу, общественная необходимость будет волей-неволей пытаться пробить себе дорогу с помощью совести и принуждения. Необходимо закрыть "ножницы" между пси­хологической структурой человека и формой существования, причем сделать это не с помощью принуждения, а естествен­ным образом.

[««]   Вильгельм Райх "Сексуальная революция"   [»»]

Главная страница