Главная страница | E-mail

СОЦИАЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО КАПИТАЛИЗМА

 До конца первой мировой войны в России и до начала мирового экономического кризиса (1930г.) в Соединенных Штатах между системой частного капитализма и государственной системой существовало простое отношение. Для Ленина и его современников «капиталистическое государство» было просто орудием власти «класса частных капиталистов». В русских революционных фильмах простота этого отношения изображалась приблизительно следующим образом.

 Владелец завода стремится снизить заработную плату; рабочие требуют повышения заработной платы. Капиталист отказывается удовлетворить это требование, после чего рабочие объявляют забастовку. Капиталист звонит по телефону комиссару полиции и поручает ему «восстановить порядок». В этом случае комиссар полиции выступает в качестве орудия капиталиста и в качестве такового свидетельствует о том, что данное государство является «капиталистическим государством». Комиссар полиции направляет полицейских на завод и арестовывает «зачинщиков». В результате этого рабочие остаются без руководителей. Спустя некоторое время рабочие начинают голодать и вольно или невольно возвращаются к работе. Капиталист одержал победу. Это означает, что рабочим нужна более совершенная организация. По мнению социологов, симпатизировавших рабочим, такой фильм отражает взаимосвязь между государством и капитализмом в Америке. Но в последние двадцать лет существенная перестройка социальной структуры вызвала изменения, которые не соответствуют этому простому представлению. На основе частнокапиталистической системы возникло множество корпораций, которые можно охарактеризовать как «государственно-капиталистические». Российское общество заменило частный капитализм безграничной властью государства. Как бы это ни называлось, но в строго марксистском смысле государственный капитализм занял место частного капитализма. Как уже отмечалось, концепция капитализма определяется существованием не отдельных капиталистов, а рыночной экономики и наемного труда.

 Мировой экономический кризис 1929—1933 годов вызвал в Германии и Америке социальные процессы, ориентированные на установление государственного капитализма. В качестве структуры, возвышающейся над обществом, государство также занимает независимую позицию по отношению к системе частного капитализма. Оно отчасти берет на себя функции, которые прежде выполнялись частными капиталистами. Например, место филантропии занимает социальное обеспечение. Кроме того, для частного капитализма в некоторых областях государство вводит регулирование ставок заработной платы. Все это происходило под нажимом масс наемных работников. При этом организации трудящихся не брали на себя административно-социальные функции. Они оказывали социальное влияние совершенно иным путем, а именно посредством необходимого давления на государственный аппарат с целью побудить его ограничить интересы частного капитализма и защитить права рабочих и служащих.

 Другими словами, революционные события в Советском Союзе и экономический спад в других крупных обществах привели к острому кризису, а вместе с ним и к необходимости использовать существующий государственный аппарат для предотвращения распада. В качестве независимой социальной силы «государство» вновь выдвинуло на первый план свою первоначальную задачу — предотвращение распада общества любой ценой.

 В Германии этот процесс проявился наиболее ярко. В годы острого кризиса 1929—1939 годов потребность в сохранении единства была настолько сильна, что идея авторитарно-тоталитарного государства без труда получила широкое признание. Если удается предотвратить распад общества, тогда все равно остаются нерешенными проблемы, которые ускорили социальный кризис. Это нетрудно понять, так как идеология государства неспособна обеспечить фактическое и практическое разрешение конфликтующих интересов. Этот процесс позволяет понять многие из принятых фашистами антикапиталистических мер, которые настолько ввели в заблуждение некоторых социологов, что они стали рассматривать фашизм как общественно-революционное движение. Но фашизм был чем угодно, только не революционным движением. Он знаменовал лишь стремительный переход от автократии частного капитализма к государственному капитализму. Слияние государственного и частного капитализма произошло на предприятиях Геринга. Поскольку в среде рабочих и служащих всегда были сильны антикапиталистические тенденции, этот переход можно было осуществить только с помощью антикапиталистической пропаганды. Благодаря этому противоречию победоносная борьба фашизма стала образцом социального иррационализма. Поэтому так трудно понять победу фашизма. Действия фашистов следует считать противоречивыми, непостижимыми и бесплодными, потому что, обещая осуществить революцию против частного капитализма, фашисты одновременно обещали капиталистам спасти их от революции. В значительной мере это позволяет понять и те факторы, которые привели государственный аппарат Германии к участию в империалистической войне. В немецком обществе отсутствовала возможность объективного регулирования условий жизни. Применение полицейских дубинок и пистолетов для создания видимости порядка вряд ли можно назвать «решением социальных проблем». «Объединение нации» носило иллюзорный характер. Мы научились приписывать процессам, опирающимся на иллюзии, такую же (если не большую) эффективность, как и процессам, опирающимся на суровую действительность. Бесспорным доказательством этому служит тысячелетнее влияние церковной иерархии. Даже при отсутствии практического решения реальных проблем общественной жизни иллюзорное объединение государства произвело такое впечатление, будто это было фашистским достижением. Время показало несостоятельность такого решения. Несмотря на дальнейшее усиление общественных разногласий, иллюзорное единство государства позволило в течение десяти лет предотвращать распад немецкого общества. Право на фактическое разрешение существующих разногласий было оставлено за другими, более фундаментальными процессами.

 Задача приведения к некоему единству общественных разногласий остается неизменной как в капиталистическом, так и в пролетарском государстве. В то же время необходимо учитывать различие в исходной постановке цели. При фашизме авторитарное государство превращается в прототип идеи государства, причем народным массам постоянно отводится роль подданных. Пролетарское государство ленинского типа ставило своей целью постепенное самоуничтожение государства и установление самоуправления. В обоих случаях, однако, суть остается одинаковой — «государственный контроль над потреблением и производством»

 Вернемся к нашему общему знаменателю, т. е. неспособности трудящихся масс к самостоятельному ведению своих общественных дел. Тогда мы лучше поймем логичность превращения частного капитализма в государственный капитализм, которое произошло в течение последних двадцати пяти лет. Трудящиеся массы в России смогли свергнуть царский государственный аппарат и заменить его государственным аппаратом, руководители которого были выходцами из рабочей среды. Но они не смогли перейти к самоуправлению и взять на себя ответственность за управление государством.

 Трудящиеся других стран имели крепкие организации и все же не смогли осуществить на практике самоуправление, которое входило в состав идеологии их организаций. Поэтому государственный аппарат был вынужден брать на себя функции, фактически возложенные на массы. Так, например, в Скандинавии и Соединенных Штатах государство фактически заняло место народных масс.

 Историческое развитие России, Германии, Скандинавии и Соединенных Штатов обусловило основные различия в государственном контроле над общественным производством и потреблением. И тем не менее в этих странах оставался один общий знаменатель — неспособность народных масс к общественному самоуправлению. Опасность возникновения авторитарных диктатур логически и непосредственно проистекает из этой общей основы перехода к государственному капитализму. В данном случае представляется несущественным, какой ориентации придерживается государственный чиновник — демократической или авторитарной. С точки зрения психологии и идеологии трудящихся масс в действительности не существует никакой гарантии от возникновения диктатуры на основе государственного капитализма. Поэтому в борьбе за подлинную демократию и общественное самоуправление необходимо выделять и подчеркивать роль личностной структуры в переносе ответственности личности в область процессов любви, труда и познания.

 Сколь бы тягостным и неприятным это ни было, мы должны признать, что здесь мы имеем дело со структурой личности, которая формировалась в течение тысячелетий на основе механической цивилизации и проявляется в форме социальной беспомощности и сильного стремления подчиняться фюреру.

 Немецкий и русский государственный аппарат возникли на основе деспотизма. Поэтому в Германии и России раболепный характер психологии масс проявился наиболее отчетливо. Таким образом, в обоих случаях иррациональная логика революции привела к установлению нового деспотизма. В отличие от государственных аппаратов Германии и России, американский государственный аппарат был создан группами лиц, бежавших от европейского и азиатского деспотизма в незаселенный край, который был свободен от непосредственного влияния существующих традиций. Этим объясняется, почему до сих пор в Америке не возник тоталитарно-государственный аппарат — в то время как в Европе каждое свержение правительства под лозунгом свободы неизбежно приводило к деспотизму. Это утверждение справедливо не только для Робеспьера, но и для Гитлера, Муссолини и Сталина. Для непредвзятой оценки этих явлений необходимо отметить, что европейские диктаторы, чья власть опиралась на миллионы людей, всегда были выходцами из угнетенных сословий. Я убежден, что этот факт, при всей его трагичности, содержит больше материала для социальных исследований, чем факты, связанные с деспотизмом какого-нибудь царя или кайзера Вильгельма. В отличие от факта происхождения диктаторов, эти факты нетрудно понять. Основоположникам американской революции приходилось строить демократию практически на голом месте. Те, кто выполнял эту задачу, были противниками английского деспотизма. С другой стороны, русским революционерам пришлось унаследовать уже существующий, весьма жесткий государственный аппарат. Если американцы смогли начать на голом месте, то русские, сколько они ни противились, вынуждены были тащить за собой старый государственный аппарат. Этим, вероятно, объясняется и тот факт, что американцы, в сознании которых были еще свежи воспоминания о своем бегстве от деспотизма, заняли по отношению к беженцам 1940 года совершенно иную, более открытую позицию, чем Советская Россия, закрывшая перед ними свои двери. Этим объясняется также и то, почему стремление к сохранению старого демократического идеала и развитию подлинного самоуправления в Соединенных Штатах было значительно сильнее, чем в других странах. Мы не упускаем из виду многие неудачи и задержки, вызванные традицией, и тем не менее возрождение подлинно демократической деятельности произошло именно в Америке, а не в России. Можно лишь надеяться, что американская демократия осознает (пока еще не поздно) один важный момент: фашизм не ограничивается какой-либо нацией или партией. Мы надеемся, что ей удастся преодолеть склонность к диктаторским формам в самих людях. Время покажет, смогут ли американцы устоять под нажимом иррациональности.

 Я хотел бы подчеркнуть, что мы рассматриваем не проблему вины или злой воли, а некоторые явления, вызванные определенными, уже существующими условиями.

 Теперь мы вкратце рассмотрим связи, существующие между психологией масс и формой государства.

 При определении формы государства важная роль отводится влиянию структуры характера масс, независимо от активности или пассивности ее проявлений. Благодаря этой структуре массы не только терпимо относятся к империализму, но и оказывают ему активную поддержку. В то же время, хотя эта структура позволяет массам свергнуть деспотизм, тем не менее она не способна предотвратить возникновение нового деспотизма. В своей подлинно демократической деятельности государство опирается на эту структуру. Когда подлинно демократическое интернациональное движение за свободу терпит неудачу, эта структура приводит к возникновению национально-революционных движений. Она находит убежище в иллюзорном единстве семьи, народа, нации и государства, если демократия терпит неудачу. Но эта же структура способствует развитию процесса любви, труда и познания. Поэтому только эта структура способна ассимилировать подлинно демократические стремления государственной администрации, постепенно перенимая «высшие» административные функции и обучаясь выполнять их посредством своих рабочих организаций. При этом не имеет существенного значения, осуществляется переход от государственного управления к самоуправлению быстро или медленно. Для всех будет лучше, если этот переход будет осуществляться органически и без кровопролития. Но это возможно только тогда, когда представители возвышающегося над обществом государства вполне понимают, что они уполномочены трудящимися выполнять функции исполнительных органов, существование которых обусловлено невежеством и нищетой миллионов людей. Строго говоря, исполнительные органы должны выступать в роли хороших воспитателей, т. е. воспитывать вверенных их попечению детей так, чтобы они стали самостоятельными взрослыми. Стремящееся к подлинной демократии общество никогда не должно терять из вида принцип, согласно которому государство должно постепенно самоупраздняться, аналогично тому, как самоупраздняется воспитатель после выполнения своих обязанностей по отношению к ребенку. Можно избежать кровопролития, если помнить об этом принципе. Рабочая демократия может органически развиваться лишь в той мере, в какой государство ясно и определенно самоупраздняется. Напротив, общество вынуждено напоминать государству о том, что оно возникло в силу необходимости и должно прекратить свое существование также в силу необходимости, когда государство стремится увековечить свое существование и забывает о своей воспитательной задаче. Таким образом, государство и народные массы в равной мере несут ответственность в хорошем смысле этого слова. Государство обязано не только поощрять страстное стремление народных масс к свободе, но и делать все возможное для воспитания способности народных масс к свободе. Если государство не выполняет эту задачу, если оно подавляет стремление к свободе или даже злоупотребляет им и становится на пути развития самоуправления, тогда, очевидно мы имеем дело с фашистским государством. В этом случае необходимо потребовать от государства отчета о том вреде и опасности, которые оно причинило в силу нарушения своего долга.

[««]   Вильгельм Райх "Психология масс и фашизм"   [»»]

Главная страница