Главная страница | E-mail

 3. Что переход от внешне якобы упорядоченного образа жизни, а внутренне хаотичного, к внутренне упорядоченно­му, но при взгляде извне кажущемуся обывателю неупоря­доченным, может совершиться не иначе, как только пройдя фазу тяжелой смуты.

 Но решающее значение имеет при этом не только вни­мание к состоянию общественной жизни. Мы должны по­нять, что в людях нашей эпохи развивается безмерный страх как раз перед той жизнью, прихода которой они так страстно жаждут, но до которой они еще не доросли в эмоциональном отношении.

 Хотя сексуальное разочарование, в которое впадает боль­шинство человечества, и означает притупление чувств, убо­жество жизни, паралич любой активности и инициативы или является основой для возникновения жестоких садистских эксцессов, оно предлагает и относительный жизненный по­кой. Такая ситуация похожа на некое предвосхищение смер­ти самим образом жизни — как если бы человек жил только ради того, чтобы идти навстречу смерти! И это-то состояние смерти заживо люди предпочитают, если их психическая структура не способна выдержать беспокойство и потрясе­ния, свойственные живой жизни.

 Стоит подумать о ревности, которой, как правило, высо­кая политика не уделяет внимания, но которая, тем не менее, за кулисами крупных политических событий играет гораздо более значительную роль, чем можно догадываться. Стоит подумать и о страхе людей перед невозможностью найти подходящего партнера, когда они теряют прежнего — пусть даже отношения с ним были сплошной мукой. Стоит поду­мать и о тысячах убийств партнеров, произошедших лишь потому, что было просто невыносимо представить себе, как близкий человек заключает другого в объятия, побуждаемый к этому сексуальными намерениями. И этот факт играет в жизни гораздо большую роль, чем даже поездки какого-нибудь Лаваля: ведь парламентарии смогут представлять и подавлять народ только до тех пор, а диктаторы — делать что хотят за спиной терпеливых масс до тех пор, пока люди неустанно, неосознанно и безнадежно борются с этими сексуальными, наиболее тщательно скрываемыми от посто­роннего взгляда, личными трудностями и бедствиями, каса­ющимися самой сути их жизни. Попробуйте разыскать в ка­ком-нибудь городском квартале, насчитывающем сто тысяч жителей, всех женщин, истерзанных тоской и измученных неурядицами из-за воспитания детей, неверности мужей, собственной сексуальной неспособности или неудовлетво­ренности, и спросить их, что они думают о дипломатических поездках Лаваля. Их ответ докажет, что миллионам женщин, мужчин и молодых людей голова дана вовсе не для того, чтобы понять, что над ними попросту издеваются.

 ГЛАВА IV, Освобождение и торможение на примере регулирования рождаемости и проблемы гомосексуализма

1. Регулирование рождаемости

 В области регулирования рождаемости с самого начала существовала максимальная ясность. Переворот в идеологии права и в социально-гигиенических взглядах на эту проблему характеризовался следующими основными чертами.

 До тех пор пока у общества нет возможности или воли позаботиться о воспитании детей, у него нет и права требо­вать от матерей вопреки их воле или несмотря на их бедст­венное положение производить на свет детей. Только тогда, когда воспитание детей полностью станет заботой всего общества, можно будет подумать и о том, чтобы взяться за проведение осознанной демографической политики и регу­лирование рождаемости. Поэтому всем женщинам без иск­лючения было предоставлено право прерывать беременность на протяжении первых трех месяцев. Прерывание беремен­ности должно было осуществляться в государственных аку­шерских клиниках. Строгие наказания ожидали только тех лиц, которые осуществляли тайные аборты, не имея на это права. С помощью этих мер надеялись легализовать подполь­ные аборты, вырвав их осуществление из рук знахарей. В городах это в основном удалось, но в деревне было гораздо труднее побудить женщин отказаться от прежних взглядов. Вопрос аборта — это ведь вопрос не только законодательст­ва. Его решение зависит и от сексуального страха, испыты­ваемого женщиной. Скрытность и страх, которые тысячелетиями окутывали половую жизнь, приводят к тому, что простая работница или крестьянка скорее пойдет к знахарствующей акушерке, чем в клинику, даже если у нее и будет такая возможность.

 В Советском Союзе никогда и не думали о том, чтобы превратить практику изгнания плода в долгосрочное обще­ственное явление, и с самого начала отдавали себе отчет, что легализация аборта была только одним из средств для про­тиводействия знахарству. Главной целью оставалось предуп­реждение аборта с помощью широкомасштабной просвети­тельной кампании и применения противозачаточных средств. Советы, состоявшие из рабочих и крестьян и ока­зывавшие мощное давление на интеллигенцию и врачей, точно знали: для того чтобы женщина могла воспринять зачатие ребенка как счастье, санитарные меры должны быть дополнены другими.

 Какими же мерами изменяли к лучшему положение матери и ребенка в Советском Союзе?

 Осуждение незамужних матерей быстро прекратилось. Растущее вовлечение женщин в производственный процесс придало им материальную самостоятельность и уверенность, облегчившие материнство и сделавшие его желанным. Был введен отпуск по беременности, который начинался за два месяца до родов и заканчивался два месяца спустя. При этом женщины продолжали получать заработную плату в полном объеме. Предприятия и крестьянские артели заботились о создании детских яслей, об обеспечении младенцев одеждой, о подготовке квалифицированных воспитательниц, которые могли бы освободить работающих матерей от хлопот по уходу за ребенком. Следовательно, матерям не приходилось вы­полнять тяжелые работы на больших сроках беременности и, кроме того, женщины были уверены, что не надо беспо­коиться о детях, когда через два месяца закончится декрет.

 У того, кто собственными глазами видел в Советской России ясли, не было больше оснований сомневаться в том, насколько продуктивна советская общественная система с точки зрения социальной гигиены. Женщины получали за все время кормления премии, им предоставлялись оплачен­ные перерывы, чтобы они могли спокойно кормить детей. Было запрещено с началом беременности использовать жен­щин на тяжелой работе. Бюджет органов охраны материнства и младенчества рос из года в год почти в геометрической прогрессии. Поэтому неудивительно, что не только не насту­пило снижение рождаемости, которого боялись все трусли­вые мещане и моралисты, но, напротив, за последние десять лет превышение рождаемости над смертностью составляло в среднем 3—4 млн человек за год.

 Советское правительство прилагало все усилия, чтобы изменить к лучшему положение матери и ребенка даже в самых отдаленных "медвежьих углах" огромного государст­ва. Например, организовывались летучие амбулатории, зани­мавшиеся проблемами регулирования рождаемости, а поез­да, оснащенные всем необходимым, выезжали на перифе­рию. Те десять-двенадцать лет, которые потребовались, чтобы снизить до минимума численность нелегальных абор­тов, показывают, какую силу представляет собой сексуаль­ный страх, укоренившийся в массах, и как он затрудняет формирование положительного отношения к полезным ме­рам.

 В Советском Союзе, как и повсюду, разумные принципы сексуальной гигиены пробивали себе дорогу в борьбе против реакционного мышления старых гигиенистов. Здесь, как и повсюду, оказалось, что массы обладают верным инстинк­том, позволяющим принимать правильные решения, касаю­щиеся этих вопросов. Напротив, "образованный" специа­лист по социальной гигиене, оснащенный множеством аргу­ментов "за и против", ведет себя как тысяченожка, которая не смогла больше ходить, узнав, что у нее тысяча ножек. Зададимся же вопросом о том, в каком аспекте проблемы абортов смогла скрыто угнездиться реакция, сумевшая впос­ледствии затормозить решение этой проблемы.

 Здесь нет необходимости заниматься историческим из­ложением проблемы прерывания беременности, подкреп­ленным цифровым материалом, — на эту тему написано несметное количество хороших книг. Мы хотим лишь попы­таться снова осмыслить динамику противоречия этой про­блемы.

 Этическая, а по существу, замаскированная религиозная аргументация сумела в Советском Союзе не только сохра­ниться, но с течением времени начала набирать все большее влияние. Как всегда, реакционную этику можно опознать по свойственному ей фразерству. Реакционеры в сфере сексуальной политики изначально последовательно боролись про­тив революционного решения вопроса об абортах, используя отчасти старые аргументы, заимствованные из времен цариз­ма, а также новые, приспособленные к советской действи­тельности, но от этого не менее реакционные. Конечно же, слышались пророчества о том, что "человечество вымрет", что "мораль распадется", что необходимо "защитить семью" и укрепить "волю к деторождению". Разглагольствовали о душевных и телесных потрясениях, испытываемых женщи­ной. Самой же большой заботой приверженцев сексуально-политической реакции в Советском Союзе, как и везде, было снижение рождаемости[20].

 Рассматривая эти аргументы, следует отличать такие, которые представители сексуальной реакции выдвигают, ру­ководствуясь честными намерениями, от других, как субъек­тивно, так и объективно представляющих собой не более чем пустые отговорки, служащие для того, чтобы не заниматься живыми вопросами половой жизни. "Образованные" люди, пользующиеся этой аргументацией, внутренне озабочены сохранением "нравственности", то есть тем, чтобы не допу­стить удовлетворения половых потребностей, а также не допустить гибели семьи. В ходе дискуссии об абортах стано­вится все яснее, что неосознанный страх перед операцией, затрагивающей генитальную сферу, иррациональным обра­зом затуманивает понимание ее необходимости.

 И вот мы слышим различного рода отговорки — это и забота о том, чтобы человечество не вымерло, и фраза о защите зарождающейся жизни. Господа, оперирующие по­добными доводами, не размышляют над тем, что в природе и без них численность всего живого увеличивается. Следую­щее утверждение будет ни самонадеянным, ни ошибочным, а наоборот, абсолютно верным: демографическая политика, осуществляемая сегодня, является в своей неопределенности и бесчестности аппаратом для отрицания сексуальности, средством отвлечения от вопросов преобразования имею­щихся возможностей сексуального удовлетворения.

 Выступая на конгрессе в Киеве в 1932 г., д-р Кириллов заявил: " Мы рассматриваем прерывание первой беременно­сти как особенно опасное с точки зрения последующего бесплодия женщины. Поэтому мы всегда считаем своей обязанностью удерживать матерей от аборта и одновременно устанавливать причины желания прервать беременность. Но в ответах едва прослеживаются какое-либо материнское на­чало или какие-либо внутренняя борьба и поиски.

 Около 70 % случаев причина аборта — "неудачная" любовь. Встречались короткие фразы: "Он меня оставил", "Я его оставила", а в заключение — издевательское замеча­ние о нем и о себе: "Да и что он за мужчина!". Почти никогда в ответах не обнаруживалось никакого признака возникно­вения семьи как начальной единицы общества.

 Не свободная любовь как протест против буржуазного доморощенного брака, не свободная любовь как неосознан­ный выбор евгеники[21], а понимание чувства и вырастающее отсюда заблуждение с заранее принятым решением: "В боль­ницу". Вот о чем идет речь. Неконтролируемая поспешность, с которой реализуется стремление отдать юное тело партнеру, является результатом перехода к новым, но еще не выкристаллизовавшимся формам сексуального хаоса...

 ...Я должен сравнить работу в сфере проблемы аборта с искоренением, с египетской казнью первенцев за грехи их отцов, губящей людей и общество. Такой аборт должен быть вытеснен как общественно негативное, уродливое проявле­ние жизни. Его место должна занять настойчивая просвети­тельная работа. Совершенно необходимо преобразование психологических настроений с тем, чтобы добиться призна­ния социальной функции материнства...

 Выводы:

 1. Криминальный аборт является нравственным злом, зиждущемся на представлении законности аборта.

 2. Социальный аборт часто служит маской для перекошен­ной физиономии проблемы пола и прикрытием еще не откри­сталлизовавшихся новых форм жизни. Аборт преграждает путь к материнству и часто снижает успехи в общественной жизни женщины. Поэтому он чужд подлинному сообществу.

 3. Аборт представляется массовым средством для уничто­жения подрастающего поколения. В нем не прослеживается намерения служить матери и обществу, и поэтому он чужд ясным целям охраны материнства".

 В противоречие этим фразерам, способным в любой момент соответственно структуре своего характера и своему мышлению поддаться фашистской унификации, есть и ре­волюционно настроенные сексуальные политики и врачи, которые хотя и не обладают особенно обширными теорети­ческими познаниями, но на основе приобретенного на прак­тике верного инстинкта представляют правильную, револю­ционную точку зрения. В их числе Клара Бендер из Бреслау, мужественно выступившая на конгрессе немецкой органи­зации Международного криминалистического объединения 11 — 14 сентября 1932 г. во Франкфурте-на-Майне против лицемеров, когда те попытались использовать проявления реакционной демографической политики в Советском Сою­зе для борьбы против революционной политики в вопросе об абортах.

 Она заявила с полным основанием, что все утверждения о физическом и душевном ущербе бессмысленны, если пре­рывание беременности осуществлено в нормальных условиях. Беспокойство о снижении численности населения опро­вергается практикой Советского Союза.

 Разглагольствования об "извечном влечении женщины к материнству" обнаружат свою полную несостоятельность, если противопоставить все те трудности, которые делают невозможным правильное воспитание детей. При капитализ­ме прерывание беременности является чисто денежным воп­росом, и поэтому закон об абортах — закон чисто классовый, толкающий неимущих женщин к знахарю. В московской же акушерской клинике при 50 тыс. абортов за год не было зарегистрировано ни одного смертного случая.

[««]   Вильгельм Райх "Сексуальная революция"   [»»]

Главная страница