Главная страница | E-mail

ГЛАВА IV. Влияние консервативной сексуальной морали

1. "Объективная, аполитическая наука"

 Специфический характер идеологической атмосферы, созданной вокруг сексуальных проблем, заключается в от­клонении и принижении сексуального начала, что в процес­се вытеснения сексуальности воздействует в авторитарном обществе на каждого индивида. При этом не имеет значения, какие компоненты сексуальных потребностей охватываются вытеснением, в каких масштабах это происходит и каковы последствия этого процесса в отдельных случаях. Важно, прежде всего, установить, какими средствами для вытесне­ния пользуется "общественное мнение", к которому мы причисляем и консервативную сексуальную мораль, и каких общих результатов оно при этом достигает.

 Наиболее характерным и значительным носителем иде­ологии, о которой идет речь, является консервативная сексу­альная наука. Рассматривая отдельно проблемы брака и юно­шеской сексуальности, мы детально исследуем и роль кон­сервативной сексуальной науки, здесь же хотим привести только наиболее типичные примеры моральной предубеж­денности якобы объективной сексуальной науки.

 В своей статье "Сексуальная этика" в "Настольном сло­варе сексуальной науки" Маркузе — труде, выражающем точку зрения официальной сексуальной науки, Тимердинг пишет:

 "Для всей совокупности взглядов на половую жизнь всегда оказывалась весьма важной общая этическая установ­ка, а предложения по реформе сексуальной сферы почти всегда обосновывались этическими принципами...

 "Действительное значение сексуально-этического подхо­да заключается в том, что он учит видеть явления половой жизни в великой взаимосвязи целостного развития личности и общественного строя".

 Мы знаем, что когда речь идет об общественном строе, имеется в виду вполне конкретный строй — авторитарный, равно как когда речь идет о развитии личности, то о той, которая сумела приспособиться к этому строю. Но любая официальная сексуальная этика неизбежно занимает пози­цию отрицания сексуальности, пусть даже она в борьбе против реальных явлений половой жизни делает некоторые уступки сексуальному удовлетворению или даже если гос­подствующий класс ведет и поощряет половую жизнь, сколь угодно противоречащую этой официальной этике.

 Конечно, некоторые исследователи ввиду внутренней противоречивости своих позиций приходят к выводам, не согласующимся с общественными настроениями. Но этот противоположный естественнонаучный полюс никогда не Проявлял своего существования на практике, никогда не было конкретных акций, выходящих за рамки, установлен­ные реакционным обществом. Это, конечно, должно приво­дить к непоследовательности, даже к абсурдным результатам. Так, Визе пишет:

 "За пределами религиозного аскетизма (по крайней мере, в ослабленной форме) существует, особенно в наше время, немало проявлений аскетизма, то есть принципиального воздержания, проистекающего из философских или этиче­ских взглядов, соображений социальной целесообразности, душевной или телесной слабости, препятствующей решению Эротических проблем, из склонности к спиритуализму или из смешения всех этих побуждений с унаследованными религиозными инстинктами. Часто встречается представле­ние, что половые контакты между людьми могут приобрести духовную составляющую только благодаря более или менее строгому аскетизму. В основе таких взглядов всегда лежит пренебрежение к телесной сфере и представление об обособ­ленности духовного начала от телесного, о борьбе между телом и душой. Этот современный аскетизм, часто лишь теоретический или делающий из нужды добродетель, можно лишь в редких случаях приравнять к настоящему религиоз­ному аскетизму. Он часто является весьма слабым результа­том перенасыщения или слишком малой жизненной силы, которая не может перенести пафоса или пестрой смены чувственных переживаний.

 Для каждой формы и каждой степени проявления аске­тизма верно наблюдение, в соответствии с которым сильное природное влечение может быть не устранено, а только направлено в другую сторону и преобразовано. Аскетизм "вытесняет" половое влечение. Насколько следует остере­гаться некоторых преувеличений, свойственных школе Фрейда, настолько же придется признать основные идеи его учения о вытеснении сексуального инстинкта в подсознание с помощью аскетизма. Из аскетизма могут возникнуть фана­тизм, перенапряжение, человеконенавистничество, нецело­мудренность фантазии". И далее:

 "У здорового человека нет естественного инстинкта воз­держания (не путать с преходящим, временным ослаблением влечения или его охлаждением, наступающими по мере старения), аскетизм, как правило, имеет социальные, а не биологические корни. Временами воздержание представляет собой форму приспособления к неестественным условиям жизни, а иногда — проявление нездоровой идеологии".

 Это в целом верные утверждения, но сделать практиче­ские выводы Визе мешает уже то, что он отличает религиоз­ный аскетизм от других его форм, упуская в результате этого из виду, что и религиозный аскетизм проистекает из "склон­ности к спиритуализму", а не из "унаследованных религиоз­ных инстинктов". Признание религиозных инстинктов ос­тавляет для аскетизма — явления, обусловленного в основ­ном социальными причинами, — лазейку с религиозной символикой, через которую он снова может отправиться гулять, хотя его через эту же лазейку уже выгнал наблюда­тельный исследователь, констатировав, что у здорового че­ловека "нет естественного инстинкта воздержания".

 Другой этической лазейкой официальной сексуальной науки является манера говорить о придании половым отно­шениям "духовной" и "нравственной составляющей". По­началу чувственность была проклята; она вернулась, подобно фурии, попирая всех, кто соглашался с проклинавшими. Что же было делать с явлением, которое оказалось в столь резком противоречии с "нравственными", то есть проникнутыми аскетизмом и целомудрием, изменениями жизни? Остается только одно: сделать эту фурию "духовной" и "нравствен­ной"! Под "облагораживанием полового влечения" — а это лозунг широких кругов приверженцев сексуальной реформы, — даже если и пользоваться сколь угодно общими оборотами речи, имеется в виду нечто совершенно конкретное, а имен­но: не что иное, как вытеснение или паралич этого влечения. По меньшей мере, что касается конкретного разъяснения их позиции, то приверженцы придания "духовной" и "нравст­венной составляющей" половым отношениям остаются пе­ред нами в долгу.

 Для наблюдателя этого противоречия интересен абсурд, возникающий из смешения констатации фактов и сексуаль­ной этики. Так, мы читаем у Тимердинга:

 "Если незамужней женщине отказывают в праве на лю­бовь, то и от мужчины следует требовать полового воздержа­ния вплоть до брака. Следует признать, что полное добрачное целомудрие и является состоянием, которое, если дать ему реализоваться, гарантирует человеческому обществу самую высокую степень прочности, а отдельного человека избавит от борьбы с самим собой, окружающим миром и от страданий. Если же требование остается идеалом, достижимым только в редких случаях (подчеркнуто автором), и используется толь­ко для осуждения других, а не в качестве ориентира для собственных действий, то достигается немногое. Сначала идея целомудрия должна была бы получить всеобщее преоб­ладание как индивидуальная этическая норма, что, однако, казалось все более бесперспективным с исчезновением про­стых жизненных условий прежних времен и уменьшением возможности заключить брак сразу после достижения поло­вой зрелости. Простое социально-этическое требование, проникнутое стремлением служить возможно более прочной защите семьи, слишком легко отвергается индивидом, кото­рый видит в нем лишь досадное принуждение...

 Примечательно, насколько несостоятельным оказалось это воззрение по отношению к ситуации, порожденной ус­ловиями современной жизни, превращаясь почти в фарс в процессе действительного отправления правосудия".

 Мы внезапно сталкиваемся с такими проявлениями не последовательности в логической аргументации: если жен­щина должна быть до брака целомудренной, почему бы не предъявить такое же требование мужчине? Правильно! Воз­можность добиться осуществления идеи целомудрия как индивидуально-этической нормы (?) все более убывает. Вер­но! Но эта идея целомудрия должна была бы пробить себе дорогу, хотя это воззрение оказалось несостоятельным и превратилось в фарс. Мы слышали также, что "добрачное целомудрие... гарантирует... обществу самую высокую сте­пень прочности". Как правило, эти утверждения остаются бездоказательными. Они представляют собой типичные пу­стые фразы, правда, имеющие смысл, если речь идет о прочности авторитарного общества. Мы уже пытались пока­зать это. Далее:

 "Гигиеническая оценка половой жизни осуществляется по двум расходящимся направлениям. С одной стороны, в до­казательство определенной позиции приводятся факты ущерба здоровью, в том числе душевному, связанные с насильственным подавлением полового влечения, а следова­тельно, выдвигаются требования обеспечить человеку здоро­вую половую жизнь, соответствующую его предрасположен­ности, но не зависящую от материальных условий его жизни. С другой стороны, решительно берется под защиту безвред­ность полного воздержания, при этом указывается на опас­ности, связанные с нерегулируемыми половыми сношения­ми. Имеются в виду действительно очень распространенные и губительные венерические болезни... Единственным на­дежным средством против них является на деле полное половое воздержание. Но так как его можно потребовать, конечно, только в исключительных случаях, следует возвра­щение к идеалу полового сношения, осуществляемого при строгой моногамии. Желаемая цель была бы практически до­стигнута посредством полного осуществления этого идеала. (Выделено автором.) Венерические болезни быстро сошли бы на нет. Но и этот идеал едва ли будет когда-либо осуще­ствлен (выделено автором), и мало чему поможет также сохранение заключенного брака в чистоте, так как самые большие опасности заражения встречаются до брака. Полез­ным поэтому может быть только общее ужесточение мораль­ных требований, предъявляемых к половым отношениям, чтобы, по меньшей мере, избежать неосторожных сексуаль­ных контактов с частой сменой партнеров.

 Вероятно, можно было бы подумать даже и о том, что освобождение полового акта, покоящегося на сильной личной склонности, от принуждения, под воздействием которого он находится как ввиду воззрений, господствующих в буржуазном обществе, так и благодаря законодательству, благоприятст­вовало бы возникновению связей, сохраняющихся на протяже­нии длительного времени. Оно устранило бы открытую и тайную проституцию и тем самым уменьшило бы риск не только венерических заболеваний, но и других физических и душевных недугов. Не следует, во всяком случае, отрицать, что лиц обоего пола, склонных к вступлению в половую связь, никогда нельзя было удержать от следования своим влечениям, выдвигая требования морального характера. Возможно, к чем большей тайне  им приходилось стремиться, чтобы следовать видимости приличий, в тем более необузданной форме они это делают. С другой стороны, вполне может быть закреплен идеал совершения полового акта только с одним человеком и поиска у него на протяжении длительного периода полного телесного и душевного удовлетворения — ведь вопрос заклю­чается не в том, чтобы считать счастливыми только тех, кому удается жить такой жизнью".

 Мы видим, что консервативный приверженец сексуаль­ной реформы сам близко подходит к практическому реше­нию проблемы бедственного состояния сексуальной сферы, но он не может освободиться от идеологии моногамного брака. Она тяжким грузом давит на его оценку, загоняя в тупик: "с другой стороны, вполне может быть закреплен идеал..." ведь можно "считать счастливыми только тех, кому удается жить такой жизнью". Такое могло бы быть, но кому это удалось? И не возвестил ли сам специалист по сексуаль­ной этике фиаско этого идеала? Противоречие и здесь объ­ясняется тем, что постановка идеала обусловливалась эконо­мическими и сексуально-экономическими факторами.

 При таких колебательных движениях от идеологии цело­мудрия к идеологии брака между этими крайними точками разверзается нечто вроде чудовищной пропасти — "венери­ческие заболевания", с которыми нельзя справиться, потому что они представляют собой противоположность брачной морали и идеологии целомудрия. Хотя сам автор и говорит, что "освобождение полового акта... от принуждения (реак­ционных воззрений и законодательства)... благоприятствова­ло бы возникновению связей, сохраняющихся на протяже­нии длительного времени... уменьшило бы риск возникно­вения венерических заболеваний", но от "нравственного порядка" и "принуждения" отказаться нельзя (мы говорим это со всей серьезностью!), так что остается только "общее ужесточение моральных требований". Поэтому обеспокоен­ный специалист по сексуальной гигиене Грубер констатиру­ет:

 "Сладострастие созданий смешано с горечью. Прочитав­ший эти страницы уже нашел немало подтверждений словам мастера Экхарта. И тем не менее мы совсем еще не говорили с должной обстоятельностью о злейших бедах, которые мо­жет принести половой акт".

 "Сладострастие созданий смешано с горечью". Это вер­но. Но никому, кто утверждал это, не пришло в голову спросить себя, каковы корни этой горечи — общественные или биологические. Латинская фраза "Omni animal post coitum triste" ("Всякое животное печалится после соития") стала научной догмой. Следует знать, что такие слова, изре­ченные авторитетами, столь глубоко входят в мир чувств тех людей, которые с благоговением внемлют какому-нибудь Груберу, что они не только искажают собственные восприя­тия, противоречащие сказанному, но и, кроме того, затума­ненные и одурманенные высокопарными фразами, отказы­ваются от всякого самостоятельного мышления, которое их безошибочно привело бы к вопросу об общественной ситу­ации, в которой сладострастие должно смешиваться с го­речью.

 Надо попытаться возможно живее представить себя на месте некоего подростка, переживающего период полового созревания. Он читает, например, нижеследующий текст именитого сексолога Фюрбрингера: "Новые задачи ставит юношеский возраст перед врачебной оценкой венерических заболеваний с их опасностями ущерба, вызываемого обрат­ным воздействием на общее состояние организма, а также инфекцией. Не является более тайной тот факт, что боль­шинство молодых людей в наших культурных государствах вступают в половые связи уже до брака. Мы не высказыва­лись по поводу вопроса, насколько и в каком объеме эти привычки должны быть терпимы, чтобы не сказать, одобре­ны (!!) обществом".

 Юноша воспринимает следующие внушения:

 1. Заключение врача, то есть нечто, вызывающее вели­чайшее уважение у непрофессионала, гласит, что половой акт "вредит общему состоянию организма". Тот, кто видел, как молодые люди реагируют на подобные утверждения, как эти сентенции ввергают их в ад сексуального конфликта, в неврозы и ипохондрию, как в сочетании с детскими пережи­ваниями эти фразы превращаются в повод для формирова­ния невроза, согласится с нами, что против подобного рода "авторитетных" суждений надо не только протестовать, но и оказывать им практическое противодействие.

 2. Врач констатирует, что половое сношение может при­вести к заражению. Грубер утверждает, что подозрительна всякая женщина, вступающая во вне- или добрачную поло­вую связь. Можно было бы дать совет вступать в половые сношения только с тем, кто хорошо знаком или к кому питаешь нежные чувства. Можно, кроме того, договориться с партнером о соблюдении верности на то время, пока сохраняется связь, или о том, чтобы после полового акта с другим партнером на протяжении нескольких недель не иметь сношений с основным. Возможны были бы и другие советы. Что же в таком случае остается от ссылок на нрав­ственность?

[««]   Вильгельм Райх "Сексуальная революция"   [»»]

Главная страница