 |
 |
|
| |||
| Главная страница | E-mail |
Идея демократии как лучшей возможной формы совместной социальной жизни и идея труда и потребления как естественной основы общественной жизни не отличаются новизной. Не новы и антидиктаторские установки рабочей демократии и ее решимость бороться за естественные права трудящихся (мужчин и женщин) всех народов планеты. На протяжении столетий либеральные, социалистические, раннекоммунистические, христианско-социалистические и другие политические организации выступали в защиту всех этих требований, идеалов, программ и т. д.
Новым в рабочей демократии является следующее. Представители рабочей демократии не создавали политических партий для реализации некой рабоче-демократической структуры. Они не ограничивались повторением старых требований, идеалов и программ. С подлинно научных позиций они ставили вопрос: почему до сих пор все демократические требования, программы и идеалы терпели неудачу и уступали дорогу реакционным диктаторам в Европе и Азии?
Впервые за всю историю социологии возможность регулирования общественной жизни выводится не на основе идеологий и условий, которые необходимо создать, а на основе естественных, изначально существующих и развивающихся процессов. Отличительная особенность рабоче-демократической «политики» заключается в том, что она отвергает все формы политики и демагогии. Большинство трудящихся (мужчин и женщин) не будет освобождено от социальной ответственности. Рабочие-демократы не претендуют на роль политических фюреров. Им никогда не позволят сформировать такие претензии. Рабочая демократия стремится превратить формальную демократию, которая выражается лишь в избрании политических представителей и не влечет за собой дальнейшей ответственности избирателей, в подлинную, фактическую, практическую демократию на международном уровне. Эта демократия возникает на основе любви, труда и познания. Ее развитие имеет органический характер. Она ведет борьбу с мистицизмом и идеей тоталитарного государства не с помощью политических идей, а на основе практической жизнедеятельности, которая подчиняется своим собственным законам. Все это является новым в рабочей демократии.
Рабочая демократия вносит существенный вклад в познание всего спектра представлений о свободе. Трудящиеся, на плечах которых лежит бремя социальной жизни, не сознают свою социальную ответственность и не способны взять на себя ответственность за свою свободу. Это вызвано многовековым подавлением рационального мышления естественных проявлений любви и научного понимания всего живого. В основе всего связанного с «эмоциональной чумой» в общественной жизни лежит эта неспособность и отсутствие сознания. Рабочая демократия полагает, что по самой своей природе политика является и должна быть антинаучной, т. е. выражает человеческую беспомощность, нищету и угнетенность.
Резюмируя сказанное, можно сказать, что рабочая демократия представляет собой вновь открытую, биосоциологическую, естественную, основную форму деятельности общества. Она не является политической программой.
Я один несу ответственность за это краткое резюме.
В этой главе рассматривается биологический просчет, который, как свидетельствует история, допускали все освободительные движения. Этот просчет пресекал в корне освободительную деятельность и делал тщетной уже достигнутую, удовлетворительную регуляцию общественной жизни. Мы исходим из убеждения, что только рабочая демократия может создать основу подлинной свободы. Мой опыт участия в общественных дискуссиях свидетельствует о том, что открытое заявление об этом просчете будет дурно истолковано. Такое заявление предъявляет повышенные требования к стремлению каждого из нас к истине. На практике это означает, что в повседневной борьбе за существование все несут огромную ответственность, так как вся социальная ответственность возлагается на тех (мужчин и женщин), кто работает на фабриках и фермах, в клиниках, конторах и лабораториях.
Мы установили, что при отрицании существования фундаментальных реальностей, которые, возвышаясь над политической сумятицей повседневной жизни, уходят корнями в древнюю историю человечества и связаны с биологической структурой личности, использовались различные аргументы. Однако в основе использования этих аргументов неизменно лежит иррациональный мотив. В мирное время, когда жизнь идет неспешно, обычно говорят: «Все идет хорошо. Лига Наций служит гарантом мира. Наши дипломаты разрешают конфликты мирным путем. Генералы существуют лишь для украшения. Зачем ставить вопросы, которые уместны только в военное время? Мы только что закончили войну, чтобы положить конец всем войнам. Нет нужды волноваться». Теперь, когда показано, что такие аргументы основаны на иллюзиях, когда Лига Наций и дипломаты продемонстрировали свою неспособность справиться с актуальными проблемами, когда во всем мире свирепствует новая, самая жестокая за всю историю война, все внимание сосредоточено на том, чтобы «выиграть войну»,— теперь говорят: «Прежде всего нам нужно выиграть войну. Сейчас не время для глубоких истин. Они нам понадобятся, когда будет выиграна война, ибо тогда мы должны будем обеспечить мир». Таким образом, здесь проводится четкое различие между ведением и победой в войне, между прекращением военных действий и заключением мира. Только после победы и заключения мира можно приступить к обеспечению безопасного мира. При этом упускается из виду, что именно в разгар войны происходят глубокие социальные потрясения, которые разрушают старые институты и изменяют человека. Другими словами, на развалинах войны прорастают семена мира. Стремление человека к миру никогда не бывает столь сильным, как во время войны. Поэтому только в такой социальной обстановке зарождается так много сильных импульсов, направленных на изменение условий, которые приводят к войнам. Человек научился строить дамбы, когда страдал от наводнений. Мир можно выковать только во время войны.
Вместо того чтобы немедленно извлечь из войны уроки и приступить к построению нового мира, принятие важных решений откладывается на то время, когда дипломаты и государственные деятели настолько углубятся в проблемы мирных договоров и репараций, что не останется времени на «фундаментальные реальности». В период перехода от прекращения военных действий к заключению мнимого мира мы слышим заявления: «Вначале необходимо возместить убытки, причиненные войной; военное производство необходимо перевести на выпуск мирной продукции; у нас много дел. Прежде чем заняться фундаментальными реальностями, давайте решим все мирным путем». Тем временем уроки войны были забыты; снова все устроили так, что на протяжении жизни одного поколения разразилась новая, еще более ужасная война. Снова ни у кого «нет времени», и снова все «слишком заняты», чтобы заняться «основными истинами». Эмоции военного времени быстро уступили место прежней жестокости и эмоциональной апатии.
Если кто-либо, подобно мне, станет свидетелем такого откладывания решения существенных проблем и услышит те же самые аргументы во второй раз на протяжении 45 лет своей жизни и если он увидит, что новая катастрофа содержит все особенности старой катастрофы, тогда он вынужден будет, как бы ему этого ни хотелось, признать, что после первой катастрофы не произошло никаких существенных изменений (если не считать существенными изменениями повышение качества средств уничтожения и широкое распространение садизма среди людей). В таком человеке медленно и верно формируется убежденность в том, что по какой-то странной причине народные массы не хотят понять тайну войны. Они боятся истин, способных принести им болезненное исцеление.
Люди склонны смотреть на войну как на «социальную грозу». Утверждают, что война «очищает» атмосферу; она имеет свои достоинства — «закаляет молодежь» и делает ее отважной. Говорят, что войны всегда существовали и будут существовать. Они биологически мотивированы. По мнению Дарвина, «борьба за существование» составляет закон жизни. Тогда зачем нужно проводить мирные конференции? Я никогда не слышал, чтобы медведи или слоны разделялись на два лагеря и уничтожали друг друга. В животном царстве не существует войн в пределах одного вида. Война с себе подобными, как и садизм, относится к приобретениям «цивилизованного человека». По какой-то причине человек не решается указать причины войны. Несомненно, существуют лучшие, чем война, способы сделать молодежь здоровой и работоспособной, а именно: насыщенная здоровой любовью жизнь, постоянная, доставляющая удовольствие работа, физическая культура, а также отсутствие злобных сплетен старых дев. Одним словом, вышеуказанную аргументацию следует считать пустой болтовней.
Почему, зная правду в глубине своей души, каждый человек боится признаться в этом себе и своему ближнему?
Суть дела заключается в следующем. В результате тысячелетнего извращения в области воспитания и общественной жизни народные массы приобрели биологическую жестокость и утратили способность к свободе. Они не способны к мирному сосуществованию.
Какими бы циничными и безысходными ни показались эти две формулировки, тем не менее они содержат ответ на три вышеуказанных вопроса. Никто не хочет признать истину, которая содержится в них, или хотя бы выслушать их. Ни один демократический политикан не знает, как это следует понимать. Каждый честный человек знает правду. В основе власти всех диктаторов лежала социальная безответственность народных масс. Они без колебаний использовали социальную безответственность народных масс в своих целях. На протяжении многих лет половина цивилизованных немцев выслушивала утверждение о том, что из масс извергается только то, что в них вложили. Они отнеслись к этому с рабской покорностью. Они сами виноваты в том, что оказались в таком унизительном положении. Нелепо утверждать, что психопатический генерал способен самостоятельно угнетать семидесятимиллионный народ.
«Почему вы утверждаете, что американцы не способны к свободе? — спросит учтивый политик и филантроп.— Что же тогда вы скажете о героических повстанцах Чехословакии и Югославии, об английских десантниках, о мучениках в Норвегии, об армиях в Советской России? Как вы смеете порочить демократию?»
Мы не говорим здесь о военных кругах, правительствах, меньшинствах, отдельных ученых и мыслителях, поскольку подлинная социальная свобода не является достоянием отдельных групп. Направление развития общества определяется только подавляющим большинством трудящихся мужчин и женщин, независимо от того, покорно они относятся к тирании или оказывают ей активную поддержку. Способны ли массы самостоятельно управлять обществом без политиканов и партий, которые говорят им, что и как они должны делать? Безусловно, они способны пользоваться предоставленной свободой, выполнять указанную работу, выступать против войны и в защиту мира. Тем не менее до сих пор они не были способны защитить труд от злоупотреблений, регулировать его через свои организации, способствовать его развитию, предотвращать войны, преодолеть свой иррационализм и т. д.
Массы не способны выполнять эти действия, потому что до настоящего времени у них не было возможности приобрести и реализовать эту способность. Справиться с войной можно только на основе осуществления массами общественного самоуправления и управления производством и потреблением через свои организации. Тот, кто серьезно относится к массам, требует, чтобы они несли полную ответственность, так как только массы отличаются миролюбием. Теперь к миролюбию необходимо присоединить ответственность и способность быть свободным. Как это ни ужасно, все же факт остается фактом: в основе фашизма всех стран, народов и рас лежит безответственность народных масс. Фашизм возникает в результате тысячелетней деформации личности. Он мог бы возникнуть в любой стране и у любого народа. Он не составляет характерную особенность немцев или итальянцев. Фашизм проявляется в каждом индивидууме во всех странах мира.
Этот факт нашел отражение в австрийском выражении «от человека здесь ничего не зависит». Факт не меняется от того, что данное положение сложилось в результате тысячелетнего развития общества. Ответственность лежит на самом человеке, а не на «исторических событиях». Перенос ответственности с живого человека на «исторические события» приводил к краху социалистические освободительные движения. Тем не менее события последних двадцати лет требуют возложить ответственность на трудящиеся массы.
Если под «свободой» мы будем в первую очередь понимать ответственность каждого индивидуума за рациональное формирование личной, профессиональной и общественной жизни, тогда можно сказать, что не существует большего страха, чем страх перед общей свободой. Существование любой формы свободы будет ограничено жизнью одного или двух поколений, если основная проблема не получит приоритетного значения и не будет решена. Для решения этой проблемы понадобится затратить больше усилий (больше вдумчивости, порядочности и честности, больше экономических, воспитательных и социальных преобразований в общественной жизни народных масс), чем все усилия, затраченные на ведение прошлых войн (и те, которые будут затрачены на ведение будущих войн) и осуществление послевоенных программ по восстановлению хозяйства. Одна только эта проблема и ее решение содержат все то, что большинство самых смелых мыслителей видели в идее интернациональной социальной революции. Мы являемся сторонниками и носителями колоссального революционного переворота. Если страдание неизбежно, тогда «кровь, пот и слезы» необходимо проливать, по крайней мере, ради достижения разумной цели, т. е. ради ответственности трудящихся масс за общественную жизнь. Это заключение с неумолимой логикой следует из утверждений:
1. Каждый социальный процесс определяется позицией масс.
2. Массы не способны к свободе.
3. Подлинная социальная свобода установится тогда, когда массы приобретут способность быть свободными.
Что побуждает меня отступить от обычной политики сокрытия общеизвестных фактов, особенно если учесть, что я не претендую на роль политического лидера?
Существует несколько мотивов. В течение ряда лет я просто боялся последствий принятия такого решения. Нередко меня охватывали сомнения в необходимости изложения своих идей на бумаге. Я пытался освободиться от этого затруднения, убеждая себя в том. что я не был политиком и политические события не представляли для меня никакого интереса. Я убеждал себя в том, что я был слишком занят своей оргонной биофизикой и не видел причины, почему я был должен взвалить на себя такой неблагодарный труд, как решение запутанной социальной проблемы, которое по крайней мере тогда представлялось безнадежным. Я пытался заставить себя поверить в то, что в глубине души я стремился включиться в борьбу иррационально-политических идеологий. Я устоял под натиском своих амбиций. Ответственные политические и государственные деятели непременно должны были открыто заявить об этих фактах.
[««] Вильгельм Райх "Психология масс и фашизм" [»»]
