Главная страница | E-mail

ГЛАВА III. Институт нерасторжимого брака как основа противоречий сексуальной жизни

 Осуществление сексуальной реформы затрагивает брач­ную мораль, основанную на принуждении. За этой реформой стоит институт брака, прочно укорененный в экономических интересах. Брачная мораль является крайним выражением этих экономических интересов в идеологической надстройке общества и в качестве такового пронизывает мышление и деятельность любого исследователя или реформатора этой сферы в такой степени, что делает невозможной сексуальную реформу.

 Как же связаны экономические интересы с брачной моралью? Ближайшим следствием этой связи является заин­тересованность в сохранении целомудрия до брака и верно­сти женщины, состоящей в браке. Мюнхенский специалист по сексуальной гигиене Грубер верно отметил этот послед­ний мотив, имеющий решающее значение: "Мы должны оценивать и культивировать целомудрие женщины как вы­сшее народное достояние, так как в нем — единственная верная гарантия того, что мы действительно будем отцами наших детей, трудимся и создаем нашу собственную кровь ради себя. Без такой гарантии не существует возможности для прочной, исполненной искренности семейной жизни — этой неотъемлемой основы для процветания народа и госу­дарства. Этим, а не эгоистичным произволом мужчины обос­новывается предъявление женщине более строгих требова­ний по сравнению с мужчиной относительно целомудрия до вступления в брак и верности в браке. Если женщина ведет себя вольно, на карту ставится гораздо больше, чем если такую вольность в поведении позволяет себе мужчина".

 Благодаря связи наследственного права с деторождением проклятая проблема брака оказывается прочно укорененной в половой жизни, а половая связь между двумя людьми перестает таким образом быть вопросом половой жизни. Внебрачное целомудрие женщины и ее верность в браке нельзя сохранить в долгосрочной перспективе без вытесне­ния сексуального начала из характера женщины, причем вытеснение это должно было быть значительно. Ближайшее последствие этого — требование целомудрия, предъявляемое к девушке.

 У примитивных народов, общество которых организова­но уже на частнохозяйственной основе, девушка как в давние времена, так и теперь может жить половой жизнью как ей заблагорассудится. Только вступление в брак обязывало ее к недопущению внебрачных связей[4]. В нашем обществе в качестве условия заключения брака безусловно ставилось требование о девственности. Особенно резкие формы оно приняло в последние десятилетия прошлого века и на рубеже веков. Строгое соблюдение верности замужней женщиной и добрачное целомудрие девушки закладывают на этой стадии два краеугольных камня реакционной сексуальной морали, которые должны, создавая психическую структуру, проник­нутую боязнью сексуальности, служить опорой патриархаль­ных брака и семьи.

 Следовательно, идеология является выражением эконо­мических интересов. Но при этом необходимо сказать и о противоречивости процесса. Требование целомудрия, предъ­являемое к девушке, лишает юношу предмета любви. В ре­зультате этого внезапно возникают многочисленные прояв­ления сексуальности, появление которых хотя и не планиро­валось общественным строем, но которые неизбежно являются частью свойственной ему системы половой жизни. Антиподом моногамного брака становится нарушение супружеской вер­ности, столь же старое, как и сам этот брак, девичье целомудрие дополняется существованием проституток, проти­воречащим целомудрию.

 Супружеская неверность и женская проституция являют­ся неотъемлемыми составными частями двойной сексуаль­ной морали, позволяющей мужчине как до заключения бра­ка, так и в браке совершать то, в чем она отказывает женщине. Естественные потребности сексуальности приво­дят между тем к ситуации, когда строгая сексуальная мораль достигает результата, противоположного запланированному. Аморальность же в том смысле, как ее понимают реакцио­неры, то есть супружеская неверность и внебрачные половые связи, порождая гротескные социальные явления, развива­ется в двух направлениях — половые извращения и превра­щение сексуальности в нечто вроде платной услуги, оказы­ваемой вне брака.

 Так как чувственная сексуальность вне брака попадает в сферу товара, то жертвой этого оказываются нежные отно­шения с партнером, что наиболее отчетливо проявляется в проституции. Например, молодой человек расщепляет свою сексуальность, удовлетворяя чувственность с женщиной из "низших слоев" и, напротив, обращая нежность к девушке своего круга. Следствием такого расщепления любовной жизни и соединения чувственности с добыванием денег являются ее полное принижение и пропитывание жестоко­стью. Это выражается наиболее отчетливо в широком рас­пространении венерических заболеваний и становится, также неумышленно, важной составной частью консервативного социального устройства. Борьба против проституции, вне­брачных половых связей и венерических заболеваний ведет­ся под лозунгом аскетизма, в соответствии с представлением о том, что половые отношения моральны только в браке. Доказательством же гибельности внебрачных сексуальных контактов является их якобы рискованность.

 Сами реакционные авторы подтверждают невозможность Применения аскетизма как эффективного средства против венерических заболеваний, но они не указывают правиль­ный путь из тупика брачной морали. Ведь если венерические болезни и порождаются бациллами, то распространением своим они обязаны принижению внебрачной половой жиз­ни, утвердившейся в виде морального контраста, противопо­ставления санкционированным брачным отношениям. Реакционно настроенный сексуальный исследователь, если толь­ко он не порвет со своей средой, должен волей-неволей подкреплять это противоречие идеологическими доводами.

 В вопросе об абортах мы также видим противоречия, а за ними — идеологическую опору брачной морали и оглядку на институт брака. В качестве одного из аргументов против отмены параграфа уголовного кодекса, карающего за аборты, выдвигается понятие "нравственности", как то: куда бы, мол, привело нас разрешение абортов, да и вообще, параграф о запрете абортов является препятствием для "необузданной половой жизни". Стремясь добиться прироста населения, достигают обратного результата — постоянного снижения цифр рождаемости. (Известно, что легализация прерывания беременности в Советском Союзе не нанесла ущерба росту населения — наоборот, необходимое социальное попечение, связанное с легальным абортом, обусловило резкий прирост рождаемости.)[5]

 Но ведь нужны национальное превосходство и пушечное мясо, и это порождает стремление к повышению численно­сти населения.

 Ошибочно было бы полагать, что ведущим мотивом в данном случае является внимание к проблеме роста резерв­ной армии труда. Эта проблема, вероятно, являлась опреде­ляющей раньше, когда безработица небольшой в процент­ном отношении части трудящихся оказывалась чрезвычайно полезной, обеспечивая давление на заработную плату. Но времена изменились.

 Массовая безработица в странах Запада, превратившаяся в структурный элемент нашей экономики, обесценила этот побудительный мотив. Недопущение рационального регули­рования рождаемости по причинам непосредственно эконо­мического характера имеет меньшее значение по сравнению с соображениями идеологического, мировоззренческого по­рядка, также, в конечном счете, коренящимися в экономи­ческих интересах.

 Итак, как уже говорилось, важнейшее обоснование на­казуемости аборта — ссылка на "нравственность". Утверждают, что если разрешить прерывание беременности, то придется допустить его не только для женщин, состоящих в браке, но и для незамужних. А тем самым якобы одобряются внебрачные связи и отменяется моральное принуждение к заключению брака в случае, если женщина забеременеет, и наносится ущерб институту брака. Следовательно, с идеоло­гической точки зрения, необходимо сохранять сексуальную мораль, несмотря на противоречащие ей факты половой жизни, так как брак является становым хребтом авторитар­ной семьи, а она, в свою очередь, местом производства авторитарных идеологий и авторитарных структур человече­ского характера.

 Этим обстоятельством до сих пор пренебрегали в имев­ших место до сих пор дискуссиях по вопросу об аборте. Можно было бы сделать половинчатые выводы, например, разрешить прерывание беременности женщинам, состоящим в браке, но не незамужним. Занять такую позицию означало бы принимать во внимание институт брака. Это возражение было бы правильным, если бы против него не говорил еще один факт, почерпнутый из переплетения сексуальных и идеологических проблем. Основным элементом сексуальной морали является представление о том, что половой акт не может быть независимым от продолжения рода действием, направленным на удовлетворение определенной потребности и достижение наслаждения. Официальное признание сексу­ального удовлетворения помимо задачи продолжения рода одним ударом покончило бы со всеми официозными, в том числе и церковными, представлениями о половой жизни. Например, Макс Маркузе пишет в коллективном труде "Брак" (глава "Предохранение от зачатия в браке"): "Если бы действительно удалось, предписывая женщинам препара­ты для внутреннего употребления, иногда стерилизовать их по их же усмотрению, то самая неотложная задача заключа­лась бы в обнаружении метода популяризации и сбыта этих средств, которые обеспечивают преимущества с точки зре­ния гигиены, но избавляют от неслыханной опасности, гро­зящей сексуальному порядку и морали, даже жизни и куль­туре (читай: "авторитарной жизни и культуре")".

 В 1933 — 1945 гг. германский фашизм учел проникнутую этическими мотивами озабоченность Маркузе, либерального сторонника сексуальной реформы, выраженную в 1927 г.  Хотя примерно полторы тысячи стерилизаций в "третьем райхе" не дали преимуществ с точки зрения гигиены, они "избавили от неслыханной опасности (отделение сексуаль­ности от продолжения рода), грозящей сексуальному поряд­ку и морали, даже жизни и культуре" ради преодоления "сексуального большевизма".

 С помощью простого расчета мы можем продемонстри­ровать, что в действительности означали эти слова. Ни один патриотически настроенный и озабоченный дальнейшим существованием рода человеческого специалист по сексуаль­ным проблемам не может требовать от женщины-работницы, чтобы она родила, предположим, более пяти детей. Это означало бы право на пять половых сношений на протяже­нии всей жизни, если акт рассматривается только как сред­ство размножения. Природа человека, однако, устроила так, — конечно же, для того, чтобы доставить возможно больше головной боли приверженцам сексуальной реформы, — что человек, во-первых, порождает и сексуальное возбуждение и хочет полового контакта, даже если у него нет документа о браке, и, во-вторых, ощущает это влечение в среднем каждые три дня. Следовательно, если человек не придает большого значения вопросам морали, он совершает между 14 и 50 годами примерно от 3 до 4 тыс. половых актов. Если бы Маркузе хотел только обеспечить увеличение численности расы, ему надо было бы предложить — и добиться реализа­ции этого предложения, — чтобы женщина имела право использовать предохранительные средства в 2 995 случаях, если она не использует их только пять раз, то есть столь часто, сколько нужно было бы, чтобы произвести на свет пятерых детей.

 В действительности сторонника сексуальной реформы гнетет не забота о "пяти" актах продолжения рода, а страх того, что человек мог бы и на самом деле, — заметим, с согласия властей — не только желать 3000 актов наслажде­ния, но и совершить их. Почему же его гнетет этот страх?

 1. Потому что институт брака не приспособлен к этому естественному факту и, тем не менее, должен быть сохранен как основной элемент семьи — фабрики авторитарной иде­ологии.

 2. Потому что он неизбежно оказывается перед комплек­сом вопросов сексуальности молодежи, который, как ему кажется, решается под лозунгами аскетизма и сексуального просвещения.

 3. Потому что его теория о моногамной предрасположен­ности женщин, как и человека вообще, потерпела бы жалкий крах, потрясенная биологическими и психологическими фактами.

 4. Потому что он в таких условиях пришел бы к тяжелому конфликту с церковью. Маркузе ладит с ней только до тех пор, пока он, подобно Ван де Вельде в книге "Совершенный брак ", пропагандирует эротизацию в рамках брака, не при­водя при этом обстоятельных доказательств того, что его стремления не противоречат церковным догмам.

 Общепринятая идеология нравственности является опор­ным элементом авторитарного института брака. Она проти­воречит признанию сексуального удовлетворения и имеет своей предпосылкой отрицание сексуальности. Следовательно, именно от института брака и исходят импульсы, парализую­щие решение вопроса о допустимости абортов.

[««]   Вильгельм Райх "Сексуальная революция"   [»»]

Главная страница